Do androids dream of electric shit?
Do androids dream of electric shit?

“Тюремные записки” на lb.ua

Грохот тяжелой стальной решетки и собачий лай. Так встречает журналиста LB.ua Андрея Яницкого Ирпенский исправительный центр №132 (пгт. Коцюбинское, Киевская область).

Тут с начала марта отбывает срок 23-летний Александр Володарский, общественный активист левого толка, журналист и художник.

Последний текст с блога в ЛБ – ниже.

Мобильные телефоны в местах “ограничения свободы” запрещены. Объяснить смысл этого запрета не в состоянии ни местная администрация, ни вышестоящие чины. Никакого смысла на самом деле и нет. Осужденным в исправительном центре разрешен доступ к таксофону и почти неограниченные свидания, право на свободу обмена информацией записано в законах. Но мобильная связь при этом – строгое табу, за попытку нарушить которое можно попасть на несколько суток в изолятор. Интернет и вовсе воспринимают как бранное слово. Доступа нет даже на компьютерах у работников администрации, чтобы зэков в искушение не вводить. Осужденные, работающие за пределами исправительного центра, не имеют права даже приближаться к средствам связи. Дело в том, что несмотря на разделение между “ограничением” и “лишением” свободы, списки запрещенных предметов общие. “Поселок” приравнивается к тюрьме. Доходит до абсурда: нельзя иметь собственные кухонные ножи или же коврики перед кроватью.В последнее время в наш исправительный центр зачастили комиссии, которые готовят проект реформы, легализующей телефоны и устраняющей прочие нелепости. Но законы принимаются медленно, и пока не прошли все бюрократические ритуалы, заключенные вынуждены подолгу созерцать надписть “линия занята” на экранчике вышедшего из 90-х таксофона.

***

В баню мы ходим раз в неделю. При определенной сноровке можно присоединяться к другим отрядам и дополнительно мыться вне очереди, в общей сложности до трех раз. Растапливается котел дровами, если дров нет – используем поломанную мебель и паркет. Носить топливо – почетная обязанность вновь прибывших, которые свои первые 14 дней проводят в “карантине”. Самим процессом разогревания воды заведует банщик, человек неопределенного возраста, перешедший в исправительный центр со строгого режима. Мой банный день – воскресенье. Для того, чтобы не стоять в очереди, иду в душевую сразу после дневной проверки, в 12.00. Приходится задержаться, нас зазывают в столовую для информационной пятиминутки, невнятно зачитываются правила проведения краткосрочных свиданий. Это регулярный ритуал, раз в несколько дней нас знакомят со случайно выбранными параграфами из случайно выбранных законов. Осужденные встречают окончание речи аплодисментами, всем хочется разойтись по своим комнатам (как здесь называют, “секциям”). Я сворачиваю в другую сторону, вода в котле как раз должна нагреться. Банщик приветствует меня пионерским салютом и радостным криком: «Хай живе вільна Україна и Надежда Крупская!», у него сегодня хорошее настроение, поэтому он изъясняется исключительно постмодернистскими лозунгами. «Мыться, мыться и еще раз мыться!». С удовольствием следую этому завету, горячая вода здесь, особенно в холодное время года – роскошь. Летом будет полегче, солнце греет воду лучше, чем паркет.

По дороге из бани я прохожу мимо водонапорной башни средневекового вида. Первое время я принимал ее за вышку, сохранившуюся со старых времен. Уточняю у соседей по комнате.- Ты что, вышек не видел?- Да откуда их ему видеть.- Ну не знаю, в играх там компьютерных. Нет, вышки, они на водонапорную башню не похожи. Они на п***ец похожи. И собаки вокруг бегают. А каждую ночь «ку-ку, ку-ку».- Что это значит?- А это попка, он на вышке от холода с ума сошел и кукует теперь. Кукундей его погоняло. Нет, тут еще не зона, так, мужское общежитие.

***

Исправительный центр – это учреждение, которое находится где-то между тюрьмой и казармой. Внешне комнаты очень напоминают палаты какой-нибудь провинциальной больницы, вместо нар – кровати с пружинами разной степени изношенности. Моя первая койка в карантине напоминала гамак и провисала почти до пола. Многие кладут на кровать лист фанеры, в противном случае очень легко получить серьезные проблемы со спиной. Большое количество целых и поломанных кроватей, тумбочек и другой мебели можно найти в заброшенных зданиях. Когда-то все они были населенными, еще несколько лет назад исправительный центр был обыкновенной колонией. Потом количество осужденных резко снизилось: ограничение свободы – сравнительно редко выбираемая форма наказания, одинаково плохо понятная и прокурорам, и судьям, и самим подсудимым. В последнее время она начала использоваться чаще, новые люди поступают сюда быстрее, чем освобождаются. Большинство осужденных, как и я, получают совсем не то, на что рассчитывали: закрытое общежитие гораздо больше напоминает тюрьму, чем «поселение». Тюрьмой его называет даже местное начальство, особенно когда речь заходит о соблюдении режима. Грань между ограничением и лишением свободы не могут определить даже философы, было бы опрометчиво ожидать этого от юристов и законодателей. Пока идут реформы, Ирпенский исправительный центр №132, как и десятки аналогичных заведений по всей стране, находится в подвешенном состоянии.

Вызывают на свидание. Конец связи.

Добавить комментарий