Do androids dream of electric shit?
Do androids dream of electric shit?

Русская война – о книге Аркадия Бабченко

Прочел книгу “Война” Аркадия Бабченко, любезно присланную представителями издательства, и выкладываю свои впечатления о ней. Кстати, если вы автор или работник издательства, и хотите, чтобы я написал про какую-то потенциально интересную мне книгу, можете мне её присылать и я с удовольствием напишу. Коммерческих текстов я в своём блоге не публикую, но написать отзыв на книгу – это совмещение приятного с полезным.

voina Книга Аркадия Бабченко имеет название на двух языках, на русском и чеченском. “Война” и “тlом”. Поэтому, открывая её, я ожидал, что автор попытается осмыслить национальное измерение Чеченских войн, что он попытается рассмотреть этот конфликт между Империей и мятежной провинцией со всех сторон. Но нет. “Война” – это очень российская, даже очень русская книга. В ней нет места для чеченцев.

Конечно же, чеченцы, вернее “чехи” присутствуют на страницах книги Бабченко. Но они не являются её главными героями, они не являются даже главными злодеями. Они постоянно присутствуют в качестве фоновых декораций. Иногда они обстреливают позиции российских войск из миноментов, иногда ведут снайперйский огонь. Они отрезают головы пленным, они вспарывают животы солдатам и душат их кишками, они распинают и кастрируют русских и их самих кастрируют целыми сёлами во время зачисток. Иногда мирные жители торгуют с солдатами, покупая у них патроны и продавая взамен анашу. А иногда мирные жители, старики и подростки, убивают русских солдат, ножом по горлу или пулей в затылок. Но всё это не оживляет чеченские образы, не добавляет им субъектности. В книге Бабченко нет чеченцев как личностей. Нет ни положительных чеченцев, ни отрицательных, все они смазаны, словно бы далекие фигуры в перекрестье прицела, и автор отстреливается от них них словами вслепую, не желая смотреть в глаза.

Главные и единственные герои книги – это русские солдаты. Можно было бы сказать российские, но нет, я сознательно говорю “русские”, потому что это не было войной многонационального российского народа, это было войной русских, пусть в армии и воевали люди многих других национальностей, от еврея до дагестанца. Я сказал “герои”, но, конечно же, в книге нет героев, есть исключительно антигерои, иногда превращающиеся в злодеев, между ними нет четкой грани. Не берусь судить что было самым страшным на войне, которую я видел по телевизору в детстве, но самое страшное в книге – не перерезанные глотки и не конечности, оторванные снарядами, самое страшное – это дедовщина, жестокость командования, и абсолютное безразличие государства к своим солдатам. Главный герой и его собратья по несчастью постоянно страдают то от голода, то от дизентерии, они седеют в 18 лет, у них гниют ноги, и самое главное, их бьют. Их бьют деды и дембеля, их бьют офицеры, их бьют, чтобы унизить, бьют, чтобы сломать, бьют, чтобы вынудить платить деньги, бьют просто так, ради удовольствия, бьют из мести, если те попытаются дать сдачи, бьют, потому что те не могут дать сдачи. Их бьют в тылу и их бьют на передовой. Описание жестокости чеченцев воспринимается примерно так же как описание природного катаклизма, но оно не возмущает, оно не вызывает страха или гнева. Ведь глупо возмущаться грозе или урагану, глупо винить в чем-то молнию или начатый ей лесной пожар. От стихийного бедствия можно скрываться, с ним можно бороться (причем любыми средствами), но к нему нельзя применить какие-то этические критерии.

А вот то, что делают русские солдаты (даже не с дегуманизированными врагами, а друг с другом!), действительно пробуждает эмоции. Читая описание избиений и унижений, невольно ждешь и надеешься, что главный герой возьмёт в руки автомат и начнет в конце-то концов убивать “своих”. Понятно, что он этого не сделает, ведь роман во многом носит автобиографический характер, но всё равно теплится надежда, что лирический герой сделает то, что следовало бы сделать и предпочтет ужасный конец ужасу без конца. Но нет, он выбирает второе. И я искренне не могу понять и объяснить этот выбор.

Бабченко пишет, что они, молодые парни, сражались там не с “чехами”, они сражались со злом и несправедливостью этого мира. В этом, наверное, самая страшная трагедия той войны и многих других войн: сражаясь против “зла и несправедливости” они на самом деле многократно приумножали его. Я далек от толстовщины и гандизма и я верю в то, что противостояние злу насилием иногда – единственный выход. Но персонажи книги не противостоят злу. Они стреляют не в ту сторону. Они не противостояли системе, посылавшей им смерть и унижения, а встраивались в неё, становясь частью той машины, которая  давила  их и помогали ей давить других. Те, кого избивали, начинают бить сами. Те, кто страдал от голода, вызванного воровством снабженцев, воруют сами. Солдаты продают врагу оружие, которое используется против их товарищей в бою и этим занимаются все, от рядового до генерала. Отличаются лишь масштабы.

Наверное, все ожидают каких-то сравнений Чеченской войны, описанной Бабченко, с тем, что происходит сейчас в Украине. Но я пока что не бывал в зоне АТО, а пока я не видел изнанку фронта своими глазами, я не буду ничего противопоставлять или сравнивать. Зато я могу сравнить события книги Бабченко с тем, что уже видел своими глазами. Тюрьма во многом похожа на армию: закрытый иерархический мужской коллектив людей лишенных свободы.

Так вот, в тюрьме в ходу такой термин как “людское”. Слово говорит само за себя, “людской” ход – это порядки, которые позволяют заключенным худо-бедно сосуществовать, выживать, в чем-то противостоять администрации. А есть ход “мусорской”, порядки навязанные администрацией. Есть еще такое слово как “гадство”, им обозначают то, что идёт против людского хода, то, что причиняет неприятности другим заключенным. А есть “блядство” – прямая работа на тюремную администрацию, которая сразу выводит уличенного в нем зека из приличного общества. Гадство тоже порицается и пресекается, иногда очень жестоко. Так вот, бить или унижать другого арестанта – это гадский поступок. Нельзя драться, нельзя без причины избивать кого-то, физическое насилие может быть разве что наказанием, оно должно быть пропорциональным и оно должно санкционироваться блатными. Нельзя “ломать жизнь”, нельзя увечить или опускать (и тем более насиловать), кроме исключительных ситуаций, которые проговариваются “авторитетными” зеками. Это, конечно же, не защищает от беспредела, не защищает и от психологического насилия, но вот описанные у Бабченко ежедневные беспричинные избиения всех подряд были бы в тюрьме немыслимы (разве что в “красной” тюрьме с безраздельной властью ментов).

В армии, описанной Бабченко, “людское” иногда проскальзывает (например, когда солдаты делятся друг с другом ворованными конфетами и сгущенкой или жареным собачьим ребром), но его мало. Зато гадство и блядство там царят безраздельно, причём в какой-то совершенно немыслимой форме. Общаясь со старыми зеками, я выслушал достаточно много жутких историй, самые жуткие касались порядков на зонах для несовершеннолетних, но, пожалуй, даже они не сравнятся с тем, что описывает Бабченко в качестве армейских будней.

Так что, и масштабы дедовщины, и те формы, которые она принимала, нельзя объяснить ни особенностями закрытого мужского коллектива, ни влиянием криминального элемента, ни близостью смерти. Их нельзя объяснить и тем более оправдать ничем, в книге даже не даётся попытки найти эти объяснения, это просто какая-то чудовищная традиция принимается как норма. Удивляет фатализм главного героя (и автора, чьим альтер эго он является): даже имея возможность вырваться из ужаса, он вновь, практически добровольно возвращается туда. И это не получается объяснить ничем: ни патриотизмом (это слово в контексте книги можно упоминать разве что со злым сарказмом), ни ответственностью (ответственность плохо уживается с продажей патронов врагу), ни желанием помочь товарищам (гораздо большей помощью было бы остаться и всеми способами вытаскивать их оттуда, а не идти вместе на бойню). Это что-то иррациональное. Воля к смерти и воля к жизни, благородство и предательство слитые в странную необъяснимую смесь.

Закончу тем, с чем начал. Аркадий Бабченко описывает не русско-чеченскую войну, а русскую войну, войну русских против самих себя, какую-то форму жестокого суицида, губительного не только для самоубийцы, но и для всех кто его окружает. Но нам, невольно примеряя на себя шкуру главного героя, важно понимать, что чеченцы не были безмолвными статистами, они не были манекенами, способными лишь убивать и умирать. Это живые люди с чувствами, эмоциями и желаниями, люди, которые воевали, погибали, ожесточались, теряли близких и друзей, изгонялись из своих домов, люди, чей мир рушился до основания. И для того, чтобы понимать ту войну, для того чтобы понимать то, что происходило в Чечне тогда и что происходит в Чечне сегодня, нужно услышать их голоса тоже, нужно попытаться влезть и в их шкуру.

“Война” – это ценное и, наверное, правдивое свидетельство, книга, которую стоит прочесть. Книга “тlом” тоже должна быть когда-то написана, но другим автором, автором, находившимся по противоположную линию фронта и имеющим свою правду.

Добавить комментарий

12 комментариев “Русская война – о книге Аркадия Бабченко”